«…Его настоящая жизнь начиналась в тот миг, когда ненавидеть уже невозможно, а прощать уже как бы и некого…». Роман «Держаться за землю» получил приз общероссийской литературной премии «Ясная Поляна» в номинации «Современная русская проза»
«Гроб стоял на одной табуретке. Не падал».
Я не знаю, как можно еще пронзительнее рассказать про смерть ребенка. А Самсонов рассказывает — про противоестественную жизнь людей, в которой возможно вот такое. Когда хоронят детей.
Украина. Шахтёрский городок. 2013-2014 год.
Роман «Держаться за землю» — это попытка понять, почему всё получилось так, как получилось.
Почему одни люди решили, что могут стрелять в других людей. Почему право на жизнь вдруг стало не безусловным, а избранным. Почему граждане одной страны разделились на своих и чужих и теперь смотрят друг на друга, как в зеркало, одинаково сильно сжимают в руках оружие, и умирать им одинаково страшно, и правоту свою чувствуют одинаково остро.
«…Не смейте быть с Европой, живите, как мы разрешим. А лучшие земли у вас заберем — Донбасс со всем углем и Крым с его природой. Ты этого хочешь? Чтобы они твоей землей распоряжались, как хотят? Чтоб опять принесли на свободную землю законы рабов?.. И те, кто в Кумачове этом, такие же зомби, скоты… Им главное, что Россия большая и Путин им нефти немного нальет, прибавку к их пенсиям сделает, а что как люди жить не будут, до этого им, как свиньям до неба. Давай пожалей их. Тогда не только Крым отдашь, но и всю Украину…»
* О противостоянии одних «своих» и других «своих», о разделении вчерашних соседей по политическому признаку, о том, что бывает, когда режешь целую страну по-живому, рассказывает роман Фернандо Арамбру «Родина». Искренне рекомендую.
Это история о том, как обычные люди становятся воинами — это если романтизировать все происходящее, или убийцами — это если без романтики, просто по факту. И эти обычные люди с обеих сторон считают себя в своем праве.
«Черные дни Украины». Война на Донбассе в фотографиях Валерия Мельникова
«…Словно села по-черному лава, с перекатистом стоном хрястнул лед на великой реке, и огромные глыбы, торосы доползли до шахтерского края и накрыли его сокрушительным гулом и скрежетом, поражая людей тем, чего быть не может, — ледоходом от моря к истоку. Это Крым откололся от материка и поплыл в направлении к России. Это было нельзя объяснить и уже не нужно объяснять. Голоса всех украинских телеканалов слились в боевую тревогу: сегодня в четыре утра Россия напала на нас!..»
Шахтер, чиновник украинского министерства, беглый преступник, ветеран Афгана, историк-реконструктор, бывший главарь ОПГ, чеченский наемник и еще многие другие люди жили свои жизни — как могли, как получалось, не всегда правильно и праведно, но жили, пока однажды их мир не полетел к чертям и не разбросал их по разные стороны баррикад, и все вдруг стало совсем не праведно и совсем не правильно, но единственно возможно только так и не иначе.
Читается очень непросто. И даже не из-за содержания (хотя тема, безусловно, обязывает), а из-за того, как это написано — вязко, тягуче, тяжело. Бесконечные запятые, запятые, запятые, как будто то, что описывается, никогда не закончится, вообще никогда, и эти перечисления уходят куда-то за горизонт, и нет им конца, как нет конца тому ужасу, который вошел в жизнь людей и очень уютно там устроился. В этой жизни все не так, все непривычно, все по-новому. И слова у автора такие же — непривычные, новые, ломающие язык: вот эти вот «отерплые руки», или «белесая непроглядь», или глаза «ненаедные» и взгляд «выпытчивый», а еще «опрозрачневевший человек» и «ломотное предощущение».
«…Их можно было месяцами держать на хлебе и воде, вернее, водке. Их можно было штрафовать и увольнять за инстинктивные позывы к забастовкам, когда их рвало обещаниями, которые ты им скормил. Их можно было увольнять за нарушение невыполнимых правил безопасности, чтоб не платить пожизненные пенсии по состоянию здоровья и за выслугу лет…»
Большинство героев романа — люди простые, из тех, кто «не жили хорошо, нечего и начинать», живущие по некрасовским заветам — «он до смерти работает, до полусмерти пьет», рассуждающие о «круговороте говна во власти» и понимающие, что «страх смерти не может быть больше, чем сам человек». Они шахтеры, они привыкли — каждый день под землю в неизвестность.
Просто теперь, в этой их новой — немирной — жизни, появились новые обыденности — выцеливать противника, примеривать на себя вещи убитых, перешагивать трупы, хоронить соседей и постоянно балансировать между «хочу жить» и «побыстрей бы нас уже всех убили».
В этой новой жизни очень многое из невозможного стало возможным, потому что человек очень быстро расчеловечивается в нечеловеческих условиях. Трупы, через которые перешагиваешь. Беженцы, которыми прикрываешься. Соседи, которых хоронишь. Одноклассник, в которого стреляешь. Это страшно, так что — без подробностей. Но попытки сохранить себя — бесценны.
Фотография с уличной выставки, посвященной детям Донбасса. На ней были представлены фото детей, которые живут в обстреливаемых зонах.
«…Во всех них, смотревших с увала на смерть украинской бригады, должно было заклокотать глухое торжество, небывалое чувство господства над жизнями тех, кто утюжил и рушил их город, заколачивал в гроб их детей, но Валек почему-то не чувствовал ни злобной радости, ни справедливости расплаты — одно только покорное согласие и тоску невозможности не участвовать в происходящем…»
О том, как эта история создавалась, автор рассказал сам. Удивительно, но Сергей Самсонов никогда не был на Донбассе, а пишет так, как будто это его земля, его земляки, его жизнь, его война.
